Гражданская война в США 1861-1865. Так сражались дилетанты. «Посмотрите на бригаду Джексона. Она стоит, как каменная стена!»1-е сражение при Бул-Ране (Часть 1). Маль К.М. Удача свалилась на Ирвина Мак-Дауэла неожиданно, как наследство от неизвестного дядюшки-миллионера. Во всяком случае, получив такое наследство он, вероятно, был бы удивлен не меньше. Вплоть до весны 1861 года карьера Мак-Дауэла напоминала пологий склон невысокого холма, вершиной которого мог бы стать чин полковника армии США, не более. В 1838 году этот уроженец Огайо закончил академию Вест-Пойнт, 23-м из группы в 45 кадетов, т.е. не в первых рядах, но и не в последних. В качестве штабного офицера он участвовал в Мексиканской кампании, был замечен главнокомандующим американской армии вторжения Уинфилдом Скоттом и по окончании боевых действий продолжал оставаться членом его штаба. К началу гражданской войны он был 42-летним майором, одним из многих офицеров своего возраста, носивших это звание. Но весна 1861 года круто изменила многие судьбы, и в числе прочих судьбу майора Ирвина Мак-Дауэла. В середине мая он, к своему удивлению, узнал, что его произвели, минуя подполковника и полковника, сразу в бригадные генералы. Не успел он придти в себя от этого «сюрприза», как спустя две недели получил новое назначение: Авраам Линкольн поставил его во главе Округа Северовосточной Вирджинии, а это значило, что новая армия — самая большая в истории Соединенных Штатов, формировавшаяся в то время в Вашингтоне и его окрестностях — переходит теперь в его непосредственное подчинение. Мак-Дауэл не мог не знать также, что эта армия предназначена для нанесения давно планируемого главного удара по столице мятежной Конфедерации Ричмонду и что теперь именно ему, Ирвину Мак-Дауэлу, предстоит нанести этот главный удар. Однако если Мак-Дауэл полагал, что этим назначением он обязан своему командиру и старому другу Уинфилду Скотту, теперь главнокомандующему всеми вооруженными силами Союза, то он ошибался. Скотт, по-видимому, не одобрял столь стремительного карьерного роста своего питомца, и на этой почве их отношения несколько испортились. Недовольство старого генерала разделяли и многие другие офицеры армии США, может быть, не без оснований считавшие, что они не меньше Мак-Дауэла заслужили право возглавить победоносные легионы Союза. В глубине души Мак-Дауэл не мог не признавать, что он и впрямь не самый подходящий кандидат на эту должность. До сих пор ему ни разу не приходилось командовать даже ротой. Он был штабным офицером, спокойным, уравновешенным, хладнокровным, но начисто лишенным воображения и творческой жилки. Мак-Дауэл мало походил на настоящего боевого генерала, способного увлечь своих людей в атаку на укрепленную позицию врага. Подчиненные, конечно, относились с уважением к его знаниям и интеллекту, но не могли не поражаться его странностям, а Мак-Дауэл был действительно странным человеком даже для Америки, где всегда полно чудаков. Например, он питал такое отвращение к горячительным напиткам, что не пил даже чая и кофе, и гордился этим. Он любил рассказывать, что как-то раз свалился с лошади и ударился так, что потерял сознание, и военный врач не смог разжать его челюсти, чтобы влить ему в рот несколько капель виски. Зато Мак-Дауэл любил хорошо покушать. Чуть ли не каждый его обед превращался в настоящий праздник чревоугодия, и к своим 42 годам офицер уже обзавелся внушительным брюшком. Одним словом, Мак-Дауэл не был ни военным гением, ни прирожденным вождем, что, однако, не помешало ему принять предложенный пост и деятельно взяться за работу. А поработать было над чем: армия, предложенная Мак-Дауэлу, пока еще не являлась армией в полном смысле этого слова. В основном она состояла из трехмесячных добровольцев, которые набирались из праздного городского населения Севера и поступали на военную службу, чтобы поискать там развлечений и острых ощущений. Немало было среди них и разного рода криминальных элементов, надевших военный мундир, чтобы избежать наказания за старые грехи. Из таких уголовников состояли целые полки, как, например, 6-й Нью-йоркский, о котором говорили, что туда невозможно попасть, не отсидев предварительно срок в тюрьме, или «Зуавы» Билли Уилсона: когда они, закончив формирование, выступили из Нью-Йорка, было замечено, что количество преступлений, совершаемых ежедневно в городе, сократилось вдвое. Вдобавок ко всему эти рекруты не имели ни малейшего понятия о военной службе. Многие из них даже не умели обращаться со своими винтовками, не говоря уже о более сложных строевых маневрах. Мак-Дауэлу предстояло обучить эту толпу и придать ей хотя бы видимость военной организации. И дело было не только в индивидуальном обучении солдат. В конце концов при известном терпении строевому шагу и приемам обращения с оружием можно научить даже обезьяну. Значительно сложнее было создание слаженного армейского механизма, обучение всей этой массы необстрелянных людей совместным действиям. Пехотная тактика 19-го века была сложной наукой и требовала от войск определенных навыков. В случае необходимости они должны были быстро и без суеты строиться в колонну, разворачиваться из колонны в боевую линию, снова сворачивать линию в колонну, словом, уметь совершать хитроумные строевые маневры, предписанные тогдашней военной наукой. Чтобы обучить всему этому людей, впервые надевших военную форму, требовалось много времени, по крайней мере несколько месяцев, а то и больше. Но именно этих нескольких месяцев у Мак-Дауэла и не было. Общественность Союза, а на демократическом Севере она нередко влияла не только на политические, но и на военные решения, требовала немедленно покончить с мятежным Югом. Редактор «Нью-Йорк Трибьюн», пылкий аболиционист Хорас Грили уже бросил свой знаменитый клич: «Вперед на Ричмонд!», который был тут же подхвачен решительно всеми патриотами Союза. Они были уверены, что победоносным войскам Севера понадобится нанести всего один удар, чтобы раздавить «гидру мятежа», и лишь немногие, очень немногие профессиональные военные, такие, как, например, Уильям Т. Шерман, утверждали, что война продлится долго и потребует многих жертв. В числе пессимистов был и верховный главнокомандующий Уинфилд Скотт, самый опытный из военачальников не только на Севере, но и на Юге. К тому времени он, правда, уже очень стар и дряхл, многие считали его несоответствующим высокому посту, который он занимал, но ум старого воина оставался по-прежнему живым и острым. Именно он предложил президенту знаменитый план «Анаконда» — план стратегических операций, который впоследствии и привел к разгрому Юга, Но «Анаконда» была рассчитана на длительное время и не могла устроить Линкольна и его администрацию, ощущавших на себе тяжесть общественного мнения, и они потребовали от Мак-Дауэла немедленных действий. Последний тоже, как и его старый друг Уинфилд Скотт, предпочел бы не торопиться и хотя бы закончить обучение солдат. «У меня нет возможности проверить свой механизм, — жаловался Мак-Дауэл. — А ведь стоило бы запустить его и посмотреть, будет ли он работать гладко». Но Линкольн не мог предоставить ему такую возможность. «Вы зелены, это правда, — сказал он на очередное заявление Мак-Дауэла о неопытности своих войск, — но они (т.е. южане — К.М.) зелены тоже». Мак-Дауэлу пришлось смириться. Публика требовала начала спектакля, и именно ему со своей полуобученной армией предстояло сыграть главную роль в первом акте захватывающей драмы под названием «Гражданская война». К тому времени сцена для этого первого акта была готова, и партнеры Мак-Дауэла по пьесе заняли на ней свои места. Из Вашингтона, вокруг которого была собрана Вирджинская армия северян, в Ричмонд, который был теперь главным объектом в их стратегических планах, вело несколько дорог. Наиболее удобными из них были две: одна шла через реку Потомак, Сентервилл, железнодорожный узел Манассас и Фредригсберг и выводила прямо к столице Конфедерации. Другая проходила несколько западнее, через долину реки Шенандоа и позади гор Блю Ридж. Двигаясь по ней, можно было обойти Ричмонд с запада и отрезать его от остальной Конфедерации. Южане позаботились о том, чтобы перекрыть оба этих коридора. В районе Манассаса занимала позиции недавно сформированная конфедеративная армия под командованием «героя» форта Самтер Пьера Густава Тутана Борегара. По странному совпадению, какими богата история этой войны, он был ровесником Мак-Дауэла и его однокашником по Вест-Пойнту. На этом, впрочем, сходство между двумя генералами заканчивалось. Борегар был выходцем из семьи луизианских плантаторов смешанного, валийско-французского происхождения. Его военные способности были рано замечены: он закончил Вест-Пойнт 2-м из группы, в которой Мак-Дауэл был лишь 23-м, и подобно Наполеону, был единственным молодым офицером, приглашенным своим учителем для участия в артиллерийской комиссии. Учителя звали Андерсон, и позже, 22 года спустя, он командовал гарнизоном форта Самтер, того самого форта, который Борегар бомбардировкой принудил к капитуляции (еще одно странное совпадение). Впрочем, Борегар никогда не делал секрета из своих сецессионистских симпатий, и как только Луизиана примкнула к Конфедерации, он немедленно покинул ряды армии США и предложил свои услуги Югу, поступив в милицию своего штата простым солдатом. Этот драматический жест был вполне в характере Борегара, который, в отличие от своего однокурсника Мак-Дауэла, был склонен к позерству, громкой фразе и даже некоторой истеричности. В рядах луизианской милиции он, разумеется, не задержался. У Юга было не так уж много офицеров с боевым опытом, а Борегар участвовал в Мексиканской войне в штабе Уинфилда Скотта. 1 марта 1861 года его произвели в бригадные генералы, а в конце мая он получил назначение на пост командира армии, собранной в окрестностях Манассаса. Эта армия была так же неорганизованна и неопытна, как армия Мак-Дауэла, но все же у нее было несколько важных преимуществ. Во-первых, Борегара никто не подталкивал в спину, заставляя немедленно идти в наступление, и он мог пока спокойно заняться обучением своих рекрутов. Во-вторых, его позиция была оборонительной, что всегда удобней для молодых необстрелянных войск. Наконец, в-третьих, эти войска готовились дать бой на территории южного штата, Вирджинии, бывшей частью их новой большой родины. Они воевали против армии янки, которых считали захватчиками. Борегар всячески раздувал и поддерживал эти настроения, выпуская прокламации, обвинявшие северян во всех смертных грехах. «Авраам Линкольн, преступив все моральные, законные и конституционные границы, — говорилось в одной из них, — бросил на вас свои аболюционистские полчища, которые убивают и берут в плен ваших граждан, конфискуют и разрушают вашу собственность и совершают другие акты насилия и жестокости, слишком шокирующие и отвратительные для человеческой природы, чтобы их перечислять». Борегар еще не успел возглавить свою армию под Манассасом, когда на севере долины Шенандоа, в Харперс-Ферри, в конце апреля начала формироваться другая армия конфедератов. Поначалу собранными здесь небольшими силами вирджинских добровольцев командовал еще один необычный и, безусловно, выдающийся человек — Томас Джонатан Джексон. Этот вирджинец, недавно перешагнувший середину четвертого десятка, явно родился не в свое время. Суровый протестант Джексон, который, как сказал кто-то из современников, «жил по Новому Завету и сражался по Ветхому», был бы вполне уместен в пуританской армии Кромвеля, да и в армии Джорджа Вашингтона он вполне пришелся бы ко двору. Но в век пара, железных дорог и электрического телеграфа его религиозный фанатизм выглядел несколько необычно. К месту и не к месту он сыпал цитатами из Библии и решительно во всем видел Божественное провидение. «Глубоко укоренившаяся вера в Бога, в Его меч и Его провидение были под ним, над ним и внутри него, наполняя все фибры его души, поглощая все его мысли, руководя каждым его поступком, — писал о Джексоне хорошо знавший его генерал Джон Б. Гордон. — Куда бы он ни направлялся и что бы он ни делал... — Джексон Каменная Стена был преданным учеником Господа Бога». Солдаты сначала не взлюбили Томаса Джексона за излишнюю суровость и полное равнодушие к смерти — своей или чьей бы то ни было. Но его военные таланты с лихвой искупали эти недостатки, и конфедераты охотно шли за своим вождем, зная, что он приведет их к победе. Джексон был одним из самых боеспособных генералов Конфедерации, и ему еще предстояло занять подобающее место в верхних эшелонах командования, покрыть себя славой во многих сражениях и пасть нелепой смертью от шальной пули, выпущенной по ошибке солдатами его же корпуса. Но тогда, весной 1861 года, час Джексона еще не пробил. Когда силы, сформированные в долине Шенандоа, насчитывали уже 9 тысяч человек, а они постоянно пополнялись за счет новых партий добровольцев, Джексон уступил пост командующего другому и стал во главе бригады вирджинцев. Новым командиром конфедератов в Харперс-Ферри был назначен еще один уроженец Старого Доминиона (т.е. Вирджинии) — генерал-майор Джозеф Эггелстон Джонстон. Как и большинство выдающихся полководцев гражданской войны, он был выпускником Вест-Пойнта и участником Мексиканской войны, где сражался в качестве офицера инженерных войск. До раскола Союза Джонстон преданно служил звездно-полосатому знамени и подобно многим из своих коллег-офицеров выступал против отделения южных штатов. Но стоило его родной Вирджинии выйти из состава Союза, как он немедленно уволился из рядов вооруженных сил США, чтобы сменить синий мундир на серый, т.е. чтобы поступить на военную службу Конфедерации. Как показал дальнейший ход боевых действий, южные штаты сделали в его лице весьма ценное приобретение. Джонстон был не очень удобным подчиненным, но зато прекрасным командиром, который пользовался любовью и уважением своих солдат. Они сразу же окрестили его «бойцовым петухом» за военную выправку и бойкость. Джонстон и впрямь был бойцом, правда, бойцом, предпочитавшим оборонительную, а не наступательную тактику, но в предстоявшей войне это было скорее достоинством, чем недостатком. Приняв на себя командование в Харперс-Ферри, Джонстон немедленно принялся за обучение своих неопытных рекрутов. В отличие от многих, как на Севере, так и на Юге, он понимал, что война продлится дольше, чем предполагается, и что для ее успешного окончания понадобится хорошо обученная армия. Федералы особенно не мешали ему заниматься этим нужным делом. Против армии Джонстона была двинута несколько большая по размерам армия старого Роберта Паттерсона, малоопытного и крайне осторожного генерала. В отличие от большинства командиров, занявших в начале войны высокие командные посты, Паттерсон не имел специального военного образования. Его армейская служба ограничилась участием в англо-американской войне 1812–1815 годов в качестве полковника милиции и в Мексиканской кампании, где он был заместителем Уинфилда Скотта. Никогда за свою долгую жизнь он не имел самостоятельного командования и не был подготовлен к отведенной для него роли. На посту командующего армией Паттерсон чувствовал себя крайне неуверенно. Когда в начале июня Джонстон решил очистить Харперс-Ферри и отступить в долину Шенандоа — не потому, что его вынудили к этому северяне, а потому, что он счел эту позицию неудобной для обороны, Паттерсон двинулся за ним так медленно и осторожно, что можно было подумать, будто он со своей армией идет по узкой тропинке через коварную трясину. Впрочем, надо быть справедливым к престарелому генералу. Его армия, состоявшая из неопытных волонтеров, которые, как и он сам, поступили на военную службу на три месяца, мало подходила для активных наступательных операций. Когда срок службы этих горе-вояк подходил к концу, они стали дружно собираться домой, заявив, что не могут оставаться в армии, где им дают такую свинину, что ее невозможно есть, и где им часто приходится довольствоваться двумя-тремя сухариками за целый день. Уинфилд Скотт, хорошо знавший цену солдатам Паттерсона, настоятельно советовал своему другу и соратнику не рисковать и действовать только наверняка. Кроме того, он вдруг, не вдаваясь в объяснения, забрал у Паттерсона его единственные надежные части — регулярные формирования — Паттерсон, естественно, не испытал прилива энергии и продолжил свое медленное продвижение вслед за Джонстоном вглубь долины Шенандоа, на каждом шагу ожидая подвоха. Впрочем, по плану, разработанному северным командованием, от Паттерсона и не требовалось нечего особенного. Он должен был только наблюдать за армией Джонстона и помешать ей выступить к Манассасу на помощь Борегару. Основная же роль в «игре» отводилась армии Мак-Дауэла. О том, как именно он собирается справиться с поставленной перед ним задачей, Мак-Дауэл сообщил руководству Союза и лично Аврааму Линкольну 29 июня на заседании кабинета министров в Белом Доме. Его план был прост, разумен и не вызывал никаких возражений. С армией в 30 тысяч человек Мак-Дауэл намеревался обойти позиции Борегара с юго-востока, отрезать его от Ричмонда и разгромить в решающем сражении. На вопрос президента, когда именно будет исполнен этот замысел, Уинфилд Скотт, не советуясь с Мак-Дауэлом, ответил: «Через неделю». Срок, однако, оказался нереальным. Чтобы завершить хотя бы подобие подготовки армии к походу, потребовалось еще почти три недели, и лишь 15 июля Мак-Дауэл доложил Линкольну, что он может выступить. На следующий день, когда командиры получили последние инструкции, главная армия Союза покинула Арлингтонские высоты и, словно огромная пестрая змея, поползла по пыльной дороге на юг. «Зрелище с холмов было великолепным, — писал репортер вашингтонской «Стар». — ...Было видно, как полк за полком, сверкая в лучах солнца стволами своих ружей, двигается по дороге к Лонг-Бриджу... Когда один полк приветствовал другой, раздавалось громкое «ура», сопровождаемое воинственной музыкой и четкими и ясными командами офицеров, что создавало очень приятную для уха каждого северянина комбинацию звуков». Борегар узнал об этом торжественном выступлении сразу же, как оно только произошло. Еще 14 июля его люди взяли в плен солдата регулярной армии США, оказавшегося на поверку клерком из оффиса генерал-адъютанта, собиравшего вблизи вражеских позиций разведывательные данные. Информация, полученная от него, лишь подтвердила то, о чем уже давно громогласно трубила северная пресса, подробно обсуждавшая планы командования Союза. День спустя курьер доставил Борегару еще более надежные сведения — записку от мисс Розы Гринхау, которая, вращаясь в высших кругах вашингтонского общества, преданно служила делу Юга как добровольная шпионка. «Мак-Дауэл получил приказ выступать завтра вечером», — гласила эта записка. Полученное известие не было неожиданным. Борегар уже давно готовился к наступлению северян и даже успел предложить руководству Конфедерации свой план действий. План этот был, конечно же, наступательным, ибо амбициозный Борегар, считавший, что в нем возродился один из маршалов Наполеона, не мог спокойно сидеть на месте и ждать врага. Он предложил Девису сконцентрировать под его, Борегара, началом большую часть армии Джонстона, обойти Мак-Дауэла, перерезать его сообщения с Арлингтоном и разгромить в решительном сражении. Затем он намеревался покончить с Паттерсоном, двинуться походом на Вашингтон и завершить войну в считанные недели. К счастью для Конфедерации, этот план был отвергнут. Генерал Роберт Ли, тогда главный военный советник президента, счел его «блестящим и обстоятельным», но, по сути, невыполнимым. В задачу Борегара, как верно заметил Ли, входила оборона Ричмонда, и он лишний раз попросил не в меру энергичного генерала не забывать об этом. Решение было верным. Неопытные, кое-как обученные войска южан пока что не годились для сложных стратегических маневров, и простая оборона была для них наилучшим образом действий. Борегар, однако, на этом не успокоился. Когда между 8-ю и 9-ю часами вечера 15 июня он узнал о выступлении армии Мак-Дауэла, то немедленно обратился к Девису с просьбой перебросить к нему на помощь армию Джонстона из долины Шенандоа и бригаду Холмса, стоявшую несколько западнее у Аквиа-Крик. Против этого предложения возразить было нечего: у Борегара было всего 21923 человека всех родов войск при 29 орудиях, в то время как у Мак-Дауэла, по словам того же Борегара, не менее 50 тысяч (в действительности 34127 человек). После непродолжительных переговоров Девис дал свое согласие на объединение армий. 17 июля Борегар телеграфировал Джонстону: «Военный департамент приказал вам соединиться со мной. Если возможно, выполните приказ немедленно, и вместе мы сокрушим врага». Армия же Борегара уже была вполне готова к приему «дорогих гостей» с Севера. Железнодорожный мост через Бул-Ран был взорван, пикеты, расположенные близ Сентервилла, получили приказ отходить, не вступая в перестрелку с врагом, и лишь по возможности затруднять его продвижение поваленными деревьями и прочими препятствиями. Основные силы Борегара заняли позиции позади реки Бул-Ран, причем каждая из его бригад прикрывала один из многочисленных мостов или бродов. Сама эта река не была ни слишком широкой, ни глубокой, но все же могла представлять из себя препятствие для наступающей армии и была хорошей оборонительной позицией. 18 июля вблизи Сентервилла появилась, наконец, давно ожидаемая армия Мак-Дауэла, и ее передовые части немедленно двинулись к Бул-Рану. Издалека, как писал очевидец, она напоминала «колючее чудовище, медленно и старательно поднимавшееся в гору», но столь грозно эта армия могла выглядеть разве что с большого расстояния. Вблизи же она походила на цыганский табор или на торговый караван, или на процессию кающихся грешников, словом, на что угодно, но только не на наступающую армию. Тот четкий порядок, который так восхитил корреспондента «Стар», сохранялся недолго. Уже на первых милях пути, ломая походный строй, солдаты-северяне начали разбредаться по окрестностям в поисках воды, ягод и съестных припасов, и офицеры оказались совершенно бессильны что-либо сделать. Кроме того, как выяснилось, трехмесячные вояки были малоподготовлены даже к коротким пешим переходам. Вскоре многие из них не могли продолжать путь из-за больных ног и общего истощения. Другие поспешно выбрасывали из ранцев все, что казалось им излишней тяжестью, в том числе и заготовленные заранее трехдневные рационы. Изнурительная удушливая жара, конечно, не облегчала тягот этого короткого похода, и несколько человек даже умерло от солнечного удара. В результате к Сентервиллу армия северян подошла измученной, беспорядочной и голодной: имевшиеся в ранцах припасы были съедены или выброшены. Но Мак-Дауэл не стал дожидаться, пока его армия переведет дух и придет в себя. У многих из солдат заканчивался срок службы, и, если он хотел, чтобы они приняли участие в сражении, ему следовало поторопиться. Поэтому Мак-Дауэл сразу направил к Бул-Рану самую большую из своих дивизий под командованием Тайлера с тем, чтобы она «пощупала» оборону мятежников на их правом фланге и выяснила возможности его охвата. Выбор был неудачным. Тайлер, который, хотя и командовал крупнейшей из дивизий Мак-Дауэла, был неопытным командиром, никогда не принимавшим участия в сражениях, это не мешало ему, однако, считать себя несправедливо обойденным назначением Мак-Дауэла на пост командующего армией, и теперь он решил доказать правительству и президенту, что это назначение было ошибкой. Правда, Мак-Дауэл строго приказал ему не ввязываться в серьезное дело, но что значил приказ какого-то бригадного генерала, когда представлялась такая блестящая возможность себя показать! И Тайлер решил рискнуть. Пройдя со своей дивизией через Сентервилл, он двинулся по дороге на юго-восток, к броду Блэкберн, который был объектом его рекогносцировки. Установив на вершине холма батарею нарезных 20-фунтовых пушек Паррота, Тайлер приказал открыть огонь. Конфедераты немедленно ответили ему из своих гладкоствольных «Наполеонов», но их снаряды не доставали до позиций северян и лишь бесполезно вспахивали землю в нескольких сотнях метров перед фронтом врага. Тайлер счел это обстоятельство благоприятным и послал в атаку две роты 1-го Массачусетского полка. Неопытные волонтеры спокойно пошли вперед, не подозревая, что за деревьями, которыми густо порос противоположный берег, их поджидает целая вражеская бригада. Командовал ею Джеймс Питер Лонгстрит — опытный и хладнокровный офицер. Подпустив противника поближе, он приказал открыть огонь. По неопытности его люди взяли прицел слишком высоко, но психологический эффект от залпа целой бригады был впечатляющим. «Пули гудели, как пчелиный рой, — вспоминал полковник северян, участвовавший в этом деле. — Парни из Массачусетса остановились и открыли ответный огонь, но не могли удержаться долго. Вскоре они поспешно, почти бегом отступили вверх по холму, а вслед им звучали выстрелы и доносилось издевательское улюлюканье». Эта неудача, однако, не отрезвила Тайлера, и он решил пробить оборону противника большими силами. На этот раз в атаку пошел 12-й Нью-йоркский полк из бригады полковника Ричардсона, но южане уже поняли, что надо делать. К тому же к ним подошли подкрепления — несколько рот из бригады Эрли, так что Нью-йоркцев ждала та же участь, что и массачусетцев. Встреченные еще более плотным огнем, чем их соратники, они продержались на берегу Бул-Рана целых полчаса и обратились в бегство. Южане, переправившись через реку, ударили затем по 1-му Массачусетскому полку, который был назначен в качестве поддержки этой атаки, и отправили его вслед за 12-м Нью-йоркским. Атака Тайлера таким образом полностью провалилась, и он сам не мог этого не признать. Напрасно пылкий полковник Ричардсон, названный солдатами Драчливым Диком, настаивал еще на одном ударе. Тайлер совсем упал духом и отказал ему в возобновлении атаки. К тому же в этот момент Мак-Дауэл, встревоженный тем, что дела у брода Блек-Берн принимают ненужный ему оборот, послал к Тайлеру своего офицера со строгим приказом прекратить самодеятельность. Тот не стал спорить и ограничился артиллерийской дуэлью, которая не нанесла обеим враждующим сторонам особого урона. «Этот артиллерийский бой имел комический эффект, когда федеральный снаряд угодил в дом Мак-Лина, где размещалась моя главная квартира, и уничтожил ужин, который готовился для меня и моего штаба», — вспоминал Борегар. Дело у Блек-Берн Форд, ничтожное по своим размерам, имело тем не менее далеко идущие последствия. Оно было хорошим началом для конфедератов, поднявшим их боевой дух, и плохим для юнионистов, боевой дух которых, напротив, снизился. Вдобавок Мак-Дауэл обнаружил у некоторых своих генералов опасное стремление к независимости и нежелание следовать его инструкциям и приказам. Пока что это стремление не имело катастрофических последствий, но в генеральном сражении оно могло обернуться полным разгромом федеральной армии.
Хуже же всего было то, что после дела у Блек-Берн Форд тщательно продуманный и взвешенный до последней унции план Мак-Дауэла пошел насмарку. Тайлер своей безуспешной атакой на правый фланг мятежной армии наглядно продемонстрировал, насколько сильна в этом месте их оборона. Военные топографы и инженеры, посланные на разведку в район бродов Мак-Лин и Юнион Милз, вскоре доложили лсомандующему, что охват правого крыла конфедератов невозможен. Дороги, проходившие здесь, были слишком узкими и извилистыми для такой большой и неорганизованньй армии, как армия Мак-Дауэла. Налицо была необходимость составления нового плана, а на это требовалось время, и командующий северян был поневоле вынужден отложить атаку на несколько дней. Задержка оказалась фатальной. Во-первых, за это время срок службы части добровольцев истек, и они, наплевав на надежды нации и честь мундира, покинули армию и направились по домам. «Тщетно просил я полки остаться на службе еще хотя бы на самое короткое время, — писал об этом эпизоде кампании сам Мак-Дауэл. — Бывший в то время при армии военный министр употреблял все усилия, чтобы удержать батарею еще хоть на несколько дней, но также без успеха. Они настаивали, чтобы их непременно распустили в ту же ночь. Желание их было исполнено, и на другой день, в то время как остальная армия двигалась в атаку и раздавались уже выстрелы неприятельских орудий, волонтеры эти отправились по своим домам». К счастью для северян, эти бескровные потери оказались не слишком ощутимыми для армии. Ее ряды покинул только один полк — 4-й Пенсильванский — и одна батарея 8-го Нью-йоркского артиллерийского полка. Но Мак-Дауэл мог теперь сделать выводы относительно боевого духа своих трехмесячных волонтеров, и выводы эти были самыми неутешительными. Во-вторых, время, безвозвратно упущенное Мак-Дауэлом, работало теперь на противника, что привело в итоге к самым печальным последствиям. Уже в пятницу 19 июля на железнодорожную станцию Манассас прибыли первые континген-ты армии Джонстона — полки вирджинской бригады Джексона. Положение Мак-Дауэла и его армии, и без того незавидное, стало резко меняться к худшему. Обязательным условием боевого плана, который был представлен администрации президента в конце июня, была хотя бы минимальная активность армии Паттерсона в долине Шенандоа, направленная на то, чтобы воспрепятствовать воссоединению армий Джонстона и Борегара. «Если силы генерала Дж. Э. Джонстона будут заняты генерал-майором Паттерсоном, а генерал-майор Батлер отвлечет силы, находящиеся недалеко от него, я думаю, они не смогут привести более 10 тысяч, так что мы можем рассчитывать на то, что будем иметь дело с 32 тысячами человек», — заявил командующий северян. Это простое, казалось бы, условие оказалось невыполненным из-за сверхосторожности генерала Паттерсона. Имея 17 тысяч человек против 8340 у Джонстона, он легко дал себя убедить, что противник обладает чуть ли не двойным численным перевесом, и не предпринимал никаких активных действий. Опытному и искусному Джонстону не составляло особого труда ускользнуть от такого «спящего» врага. Эта задача облегчалась еще и тем, что в армии Шенандоа было то, чего не было ни в армии Паттерсона, ни в армии Мак-Дауэла, а именно: пусть и небольшие по составу, но хорошо организованные и мобильные конные части. Выражаясь языком Наполеона, армия Джонстона имела глаза и уши, в то время как его противник был и слеп, и глух. Командовал кавалерией конфедератов своего рода Мюрат южной армии — Джеб Стюарт. Этот лихой и пылкий офицер блестяще справлялся со своими обязанностями и стяжал себе заслуженную славу одного из лучших кавалерийских командиров гражданской войны. В будущем ему еще предстояло совершать, казалось бы, невозможное, вызывая изумление и восхищение как у своих, так и у врагов. Что же касается задачи, которая стояла перед ним теперь, то она была относительно простой — он должен был скрыть отступление армии, и с этой задачей лихой Джеб справился, как всегда, с блеском. Кавалерийская «завеса», созданная им между двумя армиями в долине Шенандоа, была столь непроницаемой, что Паттерсон вплоть до дня Бул-Ранского сражения так и не заметил, что враг ускользнул, оставив его с носом. Скрываясь за этой «завесой», Джонстон двинулся из района Винчестера на восток, и его армия, решившая, что началось очередное отступление, была крайне разочарована. Вдруг был отдан приказ остановиться, и войскам зачитали приказ командующего, открывающий действительное положение дел. Узнав, что они не столько уходят от врага, сколько идут ему навстречу, солдаты Джонстона огласили окрестности громогласным «ура», а затем уже с легким сердцем отправились за своими вождями к железнодорожной станции Пьедмонт. Оттуда им предстояло совершить первую в истории крупномасштабную переброску войск поездом. Поначалу эта переброска была очень медленной: Джонстон имел в своем распоряжении всего один паровоз, который работал в челночном режиме. Первыми в 6 часов утра 19 июля в вагоны загрузились вирджинцы Джексона, и ближе к вечеру они были в Манассасе. За ними отправилась бригада полковника Бэртоу — джорджианцы и кентуккийцы, прибывшие на место в 8 часов утра в субботу 20-го. Но затем был найден второй паровоз, и дело пошло веселее. Сам Джонстон приехал к Бул-Рану в полдень 20 июля вместе с бригадой Би. Мак-Дауэл тем временем и не догадывался, что количество его врагов резко увеличилось. Правда, по армии ходили упорные слухи, что Джонстон уже в пути, но командующий не обращал на них внимание. Его войска по-прежнему пребывали в бездействии, поджидая обоз с провиантом: Мак-Дауэл непременно хотел, чтобы солдаты пошли в бой, имея в ранцах трехдневные рационы, а сам тем временем занимался рекогносцировкой местности и разработкой плана атаки. Основная идея этого нового плана была, как всегда у Мак-Дауэла, простой и логичной. Если нельзя было атаковать правый фланг врага, то следовало ударить по левому, решил он. Обойдя армию Борегара с запада, Мак-Дауэл планировал прервать его сообщения с долиной Шенандоа и армией Джонстона. Но прежде чем воплотить этот замысел в жизнь, нужно было тщательно изучить местность, с которой командующий был совершенно незнаком, и 19 июля, на следующий день после неудачного для него дела у Блэк Берн Форд, он отправил по дороге на северо-запад рекогносцировочную партию во главе с несколькими инженерными офицерами. Информация, которую они доставили, была обнадеживающей: дорога, ведущая от Уоррентонского шоссе вокруг левого крыла Борегара, была достаточно широкой и проходимой. Имелось там и удобное для переправы место, но, наткнувшись на вражеские пикеты, разведчики не рискнули ехать дальше, и повернули обратно. Полученные сведения не вполне удовлетворили Мак-Дауэла. Этот хладнокровный и расчетливый генерал должен был, прежде чем начинать наступление, знать все до мельчайших подробностей. На следующий день он отправил по тому же маршруту еще один разведывательный отряд, надеясь, что тот окончательно прояснит обстановку. В результате был потерян еще один день, военные инженеры вернулись назад лишь ближе к вечеру, и начинать атаку было уже поздно. Зато теперь Мак-Дауэл обладал всей полнотой информации и мог представить дивизионным командирам план наступательных действий на завтрашний день. Этот план был очень хорош и, несмотря на потерю времени, которую так эффективно использовал неприятель, он все еще мог принести северянам победу. В диспозиции Мак-Дауэла основная роль отводилась 2-й и 3-й дивизиям Хантера и Хейцельмена общей численностью 13 тысяч человек. Следуя по дороге на северо-запад, эти дивизии должны были обойти неприятеля слева и обрушиться на его фланг и тыл. 1-я дивизия Тайлера оставалась на шоссе у каменного моста через Бул-Ран, где ей предстояло провести отвлекающую демонстрацию, делая вид, что она собирается переправиться именно в этом месте. Бригада Ричардсона из той же дивизии выдвигалась еще южнее, делая угрожающий выпад в сторону брода Блэкберн. 5-я дивизия полковника Майлза оставалась в резерве, чтобы прикрыть отступление армии в случае неудачи. Выслушав эти предложения, генералы не нашли, что возразить. Все было просто и вполне выполнимо. Они не согласились лишь с намерением Мак-Дауэла отправить 2-ю и 3-ю дивизии во фланговый марш уже вечером 20-го. Людям следует отдохнуть перед боем — в один голос заявили генералы, и Мак-Дауэл дал себя убедить. Он и сам был не прочь передохнуть перед завтрашним днем, а перед отдыхом, конечно, как следует подкрепиться. Мак-Дауэл немедленно исполнил это свое намерение и сел за обильный ужин. Ужин, как всегда, превратился у него в лукуллов пир, и Мак-Дауэл столь активно воздавал должное выставленным на столе яствам, что на утро не смог сесть в седло и сопровождал марширующие войска в коляске. Свой план был, разумеется, и у Борегара, вернее, даже несколько планов, ибо этот генерал был очень плодовит на всяческие идеи. Еще 18-го числа, сразу после боя у брода Блэкберн, он предложил Джонстону, собрав свою армию севернее железной дороги, обойти неприятеля справа, через проходы в горной цепи Бул-Ран, и ударить во фланг армии Мак-Дауэла. Услыхав орудия Джонстона, Борегар намеревался сам перейти во фронтальное наступление и довершить таким образом разгром противника. «Наш враг, атакованный почти одновременно на правом фланге, с тыла и во фронт, естественно, предположил бы, что если я смог обойти его и атаковать спереди, то, следовательно, я имею подавляющее численное превосходство, — писал Борегар, — и его войска, будучи молодыми, большинство из солдат первый раз в бою, вскоре должны были податься ужасающей панике». Расчет был, в общем, верным, и план мог бы сработать, если бы войска Борегара не были такими же молодыми и неопытными, как и войска Мак-Дауэла. Но герой форта Самтер не считал нужным принимать в расчет подобные мелочи. Воображая себя наполеоновским маршалом, он полагал, что его армия ничуть не уступает по боевым качествам «ворчунам» Старой гвардии или, по крайней мере, ветеранам Великой армии. К счастью для конфедератов, Джозеф Джонстон смотрел на положение дел более реалистично. «Я не согласился с планом, — сказал он впоследствии, — поскольку обычно невозможно направлять движения войск, столь удаленных друг от друга, по дорогам, проходящим на таком большом расстоянии, и затем координировать их действия на поле боя». Чтобы не обижать самолюбивого Борегара, Джонстон никак не прореагировал на его предложение и просто ограничился телеграфным сообщением, что он направляется на соединение с его армией. Борегар, однако, и не думал обижаться. Когда Джонстон прибыл в Манассас, он уже забыл о своем старом плане и предложил коллеге и соратнику новый. Как ни странно, этот план был почти точной копией плана Мак-Дауэла, хотя, в общем, удивляться здесь нечего. Оба генерала учились на одном и том же курсе в Вест-Пойнте и, следовательно, изучали тактику не только по одним и тем же учебникам, но и у одних и тех же учителей. Борегар также планировал обойти левое крыло противника своим правым флангом, отрезать его от Вашингтона и атаковать с тыла. Эту ответственную задачу он поручал четырем бригадам, которым предстояло наступать от нижних бродов Бул-Рана: бригаде Бонгема — от Митчел Форд, Лонгстрита — от Блэк-Берн Форд, Д. Р. Джонса — от брода Мак-Лина, и Юэлла — от брода Юнион Милз. Все они должны были выступать поочередно справа налево, ориентируясь на правофланговую бригаду Юэлла, маршрут которой был самым длинным. Остальные части армии Борегара были расположены на левом фланге и в центре вдоль лесистого берега Бул-Рана вплоть до каменного моста. Бригады армии Джонстона занимали позиции за их боевыми порядками во второй линии, готовые поддержать завтрашнюю атаку. Этот план был не так плох, как принято считать, хотя Борегар снова рассчитывал на идеальное взаимодействие своих частей, добиться которого, принимая во внимание неопытность солдат и командиров, было довольно трудно. Тем не менее разработанная им схема вполне могла бы принести свои плоды, если бы обстоятельства позволили воплотить ее в жизнь. Джонстон, который был старшим по званию, и следовательно, командовал объединенными силами, по-видимому, так и считал. Он согласился с предложениями Борегара, т.е. взял на себя ответственность за их выполнение. Джон-стон был слабо знаком как с местностью, так и с позициями врага, чтобы предложить какую-нибудь альтернативу. К тому же он устал в дороге и нуждался в отдыхе. Поэтому, поручив Борегару организацию завтрашней атаки, он отправился немного вздремнуть. Тем временем было уже поздно, и на поле грядущей битвы опустилась тень короткой летней ночи, но очень немногие солдаты обеих армий последовали примеру Джонстона и легли спать. Большинство из них оставалось на ногах, с волнением и тревогой ожидая, что принесет следующий день — день первой битвы, в которой им предстояло участвовать. С пронзительной ясностью они вдруг осознали, что жизнь, с которой завтра, возможно, придется расстаться, в сущности, совсем неплохая штука. Многие из них так и просидели до утра у лагерных костров, предаваясь размышлениям и наслаждаясь игрой своих полковых оркестров. Но краткие часы этого отдыха быстро истекли. Уже в 2 часа ночи барабанщики дивизии Тайлера пробили подъем. Предполагалось, что три бригады этой дивизии быстро двинутся вперед, освобождая место для других войск, которым предстояло повернуть направо по дороге к броду Садли Спрингс, лежавшему в нескольких милях выше каменного моста. Но на практике все получалось иначе. Стрелки дивизии Тайлера, рассыпанные по обеим сторонам дороги, с трудом продирались сквозь густую растительность, оставляя на ветвях клочья своего обмундирования, а артиллерийские ездовые выбивались из сил, стараясь сдвинуть с места огромные 30-фунтовые орудия, блокировавшие путь. Все это очень замедляло продвижение дивизии, и она ползла по дороге с черепашьей скоростью. За первый час ею была пройдена всего половина мили. В результате лишь в 6 часов утра, когда бригады Шермана, Шенка и Киза развернулись на левом берегу Бул-Рана, у каменного моста дивизионные орудия дали подряд три залпа. Это был сигнал, что Тайлер занял, наконец, свою позицию и готов к битве.
Дивизии левого фланга к тому времени уже свернули направо и медленно продвигались вперед по густому вирджинскому лесу. Их марш также не обошелся без трудностей. Дорога все же оказалась недостаточно широкой для неуклюжих обозных фургонов с боеприпасами, сопровождавших колонну, солдатам пришлось взяться за топоры и буквально прорубать путь через лесную чащу. Лишь к 9 часам утра, опоздав на целых три часа, передовые полки 2-й дивизии вышли к броду Садли Спрингс и начали переправу. Здесь произошла очередная задержка. Перед самым выступлением Мак-Дауэл, зная проблемы своих войск с дисциплиной, отдал по армии строгий приказ: «Надлежит приложить все усилия к тому, чтобы воспрепятствовать отставанию. Никто не должен оставлять рядов без специального разрешения», и пока что этот приказ выполнялся. Но день был жарким, солнце начало припекать с самого утра, и солдаты уже успели опустошить свои манерки и фляги. Увидев реку, они тотчас бросились к воде, чтобы снова их наполнить, и офицерам стоило большого труда вернуть бойцов в строй. Мак-Дауэл, который наконец смог сменить коляску на седло, ездил вдоль всей линии, подгоняя солдат. Однако пока он мог быть доволен: несмотря на все препятствия и потерю времени, задуманный им маневр все же осуществлялся по плану. Еще немного, и две его дивизии обрушатся на левый фланг ничего не подозревающего врага. Но напрасно Мак-Дауэл приписывал своему противнику излишнюю беспечность. Передовые отряды мятежной армии были уже близко, намного ближе, чем он предполагал. В районе 9.15, когда голова колонны северян показалась ввиду небольшого холма Мэтъюз, лежавшего чуть левее дороги, по которой они следовали, из лесных зарослей, покрывавших склоны, раздался дружный и смертоносный залп. Команда, «поприветствовавшая» янки таким звучным салютом, появилась у холма Мэтъюз относительно недавно. Это была половина бригады Кука под командованием полковника Эванса, занимавшая ранее позиции у каменного моста. Именно против этого небольшого отряда — всего 1100 человек — и была направлена демонстрация, производимая тремя бригадами Тайлера. Эванс был настоящим лихим воякой, большим любителем слабого пола, а также виски, и за ним всегда ездил ординарец с полной флягой этого живительного напитка. Но алкогольные пары ничуть не притупили остроты ума и не ограничили тактического кругозора отважного полковника. Когда неповоротливые 30-фунтовые чудовища из артиллерии Тайлера начали бомбардировать его позиции, он спокойно приказал своим людям развернуться в линию и ждать атаки. Однако час проходил за часом, а атаки все не было: Тайлер, как видно, получил у Блэк Берн Форд слишком жестокий урок и теперь разуверился в своих военных способностях. Его пушки продолжали оглашать окрестности непрерывным ревом, пехота построилась на берегу реки в боевом порядке и не двигалась с места. К 8 часам Эванс понял, что серьезной атаки на этом участке ожидать не следует. В то же время его люди заметили слева от себя клубы дорожной пыли, поднимавшейся в воздух, и теперь их командир имел все основания полагать, что главная опасность надвигается на него с этой стороны. Предположение вскоре превратилось в уверенность. Офицер сигнальной службы полковник Александр заметил наступавшие части северян и передал Эвансу следующее сообщение: «Следите за своим левым флангом. Вас обходят». Эванс не стал терять времени даром. Оставив у моста лишь 4 роты из своей небольшой команды, он форсированным маршем пошел навстречу врагу. Быстро, почти бегом его полубригада прошла мимо холма Генри, которому еще предстояло стать в этот день ареной ожесточенной борьбы, и направилась прямо к небольшому холму Мэтъюз — превосходной передовой позиции. Именно здесь Эванс собирался встретить со своим ничтожно маленьким отрядом — теперь менее 1000 человек — половину федеральной армии. Последняя уже показалась у брода Садли Спрингс, и у Эванса едва хватило времени, чтобы развернуть своих людей в боевую линию. На левом фланге стал 4-й Южнокаролинский полк, на правом — 1-й полк «Луизианских тигров». Две гаубицы — вся артиллерия Эванса — были расположены на обеих оконечностях линии. 4-й Алабамский полк, прибывший немного погодя, удлинил линию полубригады вправо. Пока происходило это развертывание, майор Уит, командир «Луизианских тигров», не смог отказать себе в маленьком удовольствии. Увидев на противоположном берегу Бул-Рана одинокого офицера-северянина, он переправился через реку по имевшемуся здесь броду и выкрикнул в адрес неизвестного янки несколько горячих «приветствий», самым невинным из которых было, без сомнения, пожелание поскорее сгореть в аду. Янки, не ответив ему ни единым словом, развернул коня и поскакал назад в расположение северян, а Уит, вполне довольный собой, вернулся к своим «Тиграм». Бравый майор не знал, что тот, кого он только что обложил последними словами, был не простой офицер, а командир бригады полковник Уильям Текумсе Шерман, и что своей выходкой он показал северянину место, где можно переправиться на правый берег. Уит вернулся на холм Мэтьюз как раз вовремя. Северяне уже переправились у Садли Спрингс и двигались по дороге в сторону холма Генри. Впереди шел в слегка расстроенной походной колонне 2-й Родайлендский полк, и именно он первым испытал на себе силу оружия конфедератов. Ружейный залп произвел в колонне северян страшное опустошение, а когда родайлендцы ответили на него беспорядочной стрельбой, даже не разворачиваясь в линию, солдаты Эванса снова отсалютовали им убийственным залпом. В тот же миг на поле боя появились командир бригады полковник Эмброуз Бернсайд и его непосредственный начальник командир дивизии генерал Хантер. Вместе они начали разворачивать бригаду в .линию, прямо под огнем противника, и Хантер, которому в этот день исполнилось 59 лет, тут же получил «подарок». Одна вражеская пуля прошила ему левую щеку, а другая угодила в шею. Когда его, залитого кровью, уносили с поля боя, он сказал Бернсайду:»Я все оставляю в ваших руках». Бернсайд взялся за дело со свойственной ему энергией. Его бригада, кое-как построенная в боевой порядок или, вернее, в боевой беспорядок, двинулась вперед. Но южане, выждав, с величайшим хладнокровием, снова открыли убийственный огонь, и северяне впервые могли почувствовать на себе страшное преимущество, которое дает обороняющимся нарезное стрелковое оружие. Бригада Бернсайда, превосходившая врага по численности, по крайней мере, вдвое, не смогла даже приблизиться к кромке леса, в котором укрылись люди Эванса, и вскоре откатилась назад. Бернсайд также находился под впечатлением от этой стойкой обороны. Позже он доложил командованию, что на холме Мэтьюз его встретили шесть полков вражеской пехоты и по крайней мере две полные артиллерийские батареи. Отступив под прикрытие леса, люди Бернсайда перевели дух и снова пошли в атаку. И снова их ждал «горячий» прием. Продвинувшись вперед на несколько сот метров, северяне затем в беспорядке откатились на исходные позиции. Но на помощь Бернсайду уже шли подкрепления — восемь рот регулярной пехоты при шести орудиях, а за ними — и остальные полки из бригады Портера. Вместе они двинулись в третью атаку, которая вылилась в огневое противостояние, и в течение часа почти б тысяч северян и 900 южан поливали друг друга безжалостным свинцовым градом. Люди валились вокруг Эванса, как подрубленные деревья, сам отважный майор Уит, пытавшийся контратаковать со своими Тиграми, получил пулю в легкое, и был вынесен с поля боя. Но доблестная полубригада стояла насмерть, словно вросла в землю, и сумела удержать позицию. Северяне, развернутые на открытом месте, не выдержали тяжелых потерь и опять отошли под прикрытие деревьев. Тем не менее Эванс понимал, что твердости его бойцов не хватит надолго. Вот уже целый час они выдерживали атаки превосходящих сил противника, а ведь в большинстве это были зеленые новички, впервые услышавшие свист боевой пули. Маль К.М. Гражданская война в США (1861-1865): Развитие военного искусства и военной техники. Смотрите также | |
|
| |
| Просмотров: 620 | | |
| Всего комментариев: 0 | |